Ниндзя

Я кончил ей на лицо и проснулся.

Cунул руку в трусы — так и есть, липко. На соседней койке сопел Балерина. Я протянул руку, снял с дужки кровати его полотенце, хорошенько подтёрся и повесил назад. Балерина был женат и частенько развлекал меня рассказами о прелестях семейной жизни. О том, как чудесно драть жену раком перед трюмо, или как смешно иногда хлюпает влагалище. Ну а я был девственником, божьей коровкой, я свою залупу увидел впервые на призывной медкомиссии, и от этих разговоров у меня случались поллюции. Своё полотенце я хранил под подушкой. Нас было двое: два духа на всю роту. За день до моего приезда в часть весь мой призыв (кроме женатика Балерины) откомандировали в Чечню. Они были счастливы, когда уезжали отсюда. Периодически приходили извещения: тот ранен, этот пропал без вести. Одного убили. Духам везде было плохо. А мы с Балериной остались на хозяйстве. Мы пахали на всю роту. Подшивали кители, чистили сапоги, отмывали очки от блевотины и дерьма. Мы делали всю грязную работу. Нас набили так, что мы уже не чувствовали боли. Мало чего чувствовали. Мы вставали задолго до подъёма и первым делом отвязывали Бэтмена — опущенного и полностью деморализованного дембеля. Бэтмен был сомнамбулой и его привязывали на ночь к батарее, чтобы он не угнетал пацанов хождением по казарме. — Не так туго, ребята… — просил он нас шёпотом. Бэтмен сохранил остатки культуры, поскольку закончил агротехникум. Это его и сгубило, в конечном счёте. Зачем нужен агроном в ракетных войсках? Пока Бэтмен сидел у своей батареи и чесал то глаза, то яйца, мы с Балериной принимались за уборку и чистку сапог. Власть и духи в казарме были поделены между Магометом и его дагами с одной стороны, и Пфафенротом и его кодлой с другой. Тому предшествовали легендарные битвы. Я достался дагам.

- Это элитные войска, товарищи призывники – говорили нам в военкомате – это, без преувеличения, щит Родины. Отбор ребят тщательный и проходит через Москву.

«Отлично» — думал я тогда – «Тщательно отобранные ребята – что может быть лучше? Будет с кем поговорить о литературе». В первый же день мне выбили зуб. Произошло это в бане. У меня не было ни мочалки, ни мыла, я старался отмыть хотя бы руки – тёр их об стриженую голову. Получалось нечто вроде щётки.
— Душа, иди сюда – услышал я. Меня звал огромный уродливый кавказец. Он сидел на лавке, вытянув ноги. На вид ему было лет тридцать, хотя, как потом выяснилось, он был всего на год меня старше. Я подошёл. — Ты татарин? – спросил он меня. — Так точно! – ответил я. — Мудила, не «так точно», а «да» или «нет». — Да, татарин. — Почему ты не обрезан, татарин? Я растерялся. Эта горилла интересовалась моим членом. В уставе об этом ничего не было сказано. — Я просто рос в светской семье – начал объяснять я. Кавказец засмеялся: — И я рос в советской семье! Я улыбнулся и тут он без замаха, не меняя положения, неожиданно и резко ударил меня в челюсть. Я упал. Пол был холодный. Я поднялся и выплюнул на ладонь зуб. — Всё равно гнилой. – Сказал я. Кавказец встал. Я был ему по подбородок. — Магомет, не убивай его, это предпоследний дух, он нам ещё пригодится. – Раздался чей-то голос. Это были золотые слова. Они звучали как песня. — Брат, это дерзкий дух. — Он исправится, Магомет. – Из-за пара я не видел говорившего. — Как скажешь, брат. — Кавказец бросил мне мочалку – Потри мне спину, уёбок. Так мою дурость приняли за дерзость. Так я познакомился с Магометом. И так я познакомился с Пфафенротом. Пфафенрот был этническим немцем, невысоким заморышем с модной причёской — усы Отто Фон Бисмарка на лбу и бритый затылок. На лице у Пфафенрота застыла кукольная улыбка, а глаза были голубыми. Он знал часть хорошо, как свою тумбочку. Он проворачивал делишки с двумя-тремя прапорами. Приторговывал патронами. Иногда к КПП подъезжали новосибирские братки и Пфафенрот исчезал на всю ночь. На следующее утро Балерина прислуживал ему, страдающему от похмелья – выносил тазик с блевотой, смачивал лоб мокрым полотенцем, делал массаж. И это было лучше, чем проповеди Магомета. Зуб был лишь началом. В казарме Магомет подозвал меня к себе. Он лежал на койке, распаренный, сытый и перебирал чётки. Рот его был забит чем-то зелёным, и его речь была невнятной. — Скажи мне, татарин, ты кто будешь по жизни? — Человек. – Осторожно сказал я. — Э-э-э, какой ты человек? Я – человек. Я мусульманин, воин, мужчина. А вы, татары, не поймёшь кто. Вроде мусульмане, а русским хуй сосёте. Женитесь на русских. А ты даже не обрезан. Водку пьёте. – Тут он сплюнул зелёную слюну под койку. – Потом вытрешь. Он полез в карман кителя и вытащил небольшую фотографию. Он протянул её мне; на ней были запечатлены бородачи в камуфляже, сидящие на корточках. — Знаешь, кто в центре? – Спросил Магомет. — Нет. – Ответил я. Мне пришлось в очередной раз поразиться длине магометовских рук – не вставая, он ударил меня в лоб. — Запомни, уёбок, имя – Шамиль Басаев. Ты ещё о нём услышишь. А знаешь кто третий справа? Я не знал, что сказать. — Однополчанин? — Это мой двоюродный брат, Саид. Я уважительно похмыкал. Саид по части уродства значительно опережал своего кузена. «Хорошо, что он не за наших. Хорошо, что его здесь нет» — Подумал я. Магомет смотрел на меня, и его взгляд мне не нравился. — Скоро рамадан. – Сказал Магомет — К рамадану ты должен быть обрезан, или я тебя обрежу сам, по самые яйца. И не ебёт. А я и не знал, когда начнётся рамадан и с трудом представлял, что это вообще такое. Надеялся, что не человеческое жертвоприношение. Вскоре в казарме отключили воду, туалет заколотили. От нас с Балериной начало попахивать какими-то пельменями. Тайга вокруг казармы была загажена. Обрывки «Красной Звезды» трепетали на ветках. Воду добывали в разных местах: в котельной, в столовой. Кое-где под деревьями лежал снег, хотя на дворе было лето. Я умывался снегом. Для офицеров, впрочем, пригнали цистерну с водой. Она стояла под замком, у казармы. Однажды ночью я видел, как Пфафенрот, стоя в лунном свете, мочился в цистерну. На гражданке он промышлял квартирными кражами. Мы с Балериной стали водоносами. Мы носились с громадным бидоном от котельной к казарме. И обратно. И опять. И снова. Я терял силы, я терял рассудок. Какое-то время я не мог вспомнить своё имя. Да и зачем оно мне, в сущности? Я понимал, что опускаюсь. А Магомет, меж тем, не забывал обо мне и моём необрезанном члене, о нет. Я впал в отчаяние и решил искать защиты у Пфафенрота, предварительно переговорив с Бэтменом.

— А что такого? – сказал Бэтмен – Выстругаешь круглую деревяшку, вставишь её и лезвием отрежешь кожу по кругу. Потом смажешь зелёнкой и всё. — Ты-то откуда знаешь? – Спросил я. Бэтмен отвернулся. Я начал догадываться. Ох… — Постой, Паша, ты же русский? Как же это так? У Бэтмена навернулись слёзы на глаза. — Магомет в нарды проиграл. А меня дома подруга ждёт. Что я ей скажу?

Меня девушка не ждала. Но свой член я хотел оставить в целости. Иначе, я бы не простил себе этого никогда. Должны же остаться у человека хоть какие-то идеалы? Но что же делать? Я понял, что помощи ждать было неоткуда и приготовился к худшему. Но утром, после разговора с Бэтменом, я обнаружил в своём сапоге тридцатисантиметровый кусок арматуры. Один конец арматуры был остро заточен, другой замотан изолентой. «Будь, что будет» решил я, примотал арматуру портянкой и сунул ногу в сапог. В воскресенье, после подъёма, мы с Балериной заправляли койки, их было чуть менее сотни. По телевизору транслировали новости. Пфафенрот, прислонившись к стене, чистил ногти пилочкой, время от времени бросая взгляд на экран. Магомет стоял посередине казармы, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Он сосредоточенно смотрел выпуск. «Несмотря на наступивший священный для мусульман месяц рамадан…» Я вздрогнул. Затряслись руки. «Группа боевиков предприняла дерзкую вылазку…» Я проверил арматуру – на месте, родимая. «Ты мужик, ты мужик, МУЖИК» повторял я про себя, набивая подушки. «Ответным огнём боевики уничтожены, одно тело уже опознано – это один из подручных Басаева Саид Гаджиев. Слово полковнику Фахрутдинову…» Магомет медленно обернулся. В его глазах была боль. Каким-то чутьём я понял, что он потерял не только брата. Вот откуда повышенное внимание к гениталиям. Вот почему…
- ТАТАРИН!!! — заорал он – БЛЯДЬ ТАТАРСКАЯ!!! В три шага он настиг меня, взял за шиворот и потащил в сушилку. Дагестанцы пошли следом. Все трое. — Балерина, на фишку! — крикнул Магомет и втолкнул меня в сушилку. Дагестанцы расположились на подоконнике, Балерина стоял у входа и посматривал в дверную щель. Магомет достал из кармана складной нож и раскрыл его. Так страшно мне не было за всю свою тихую, ничем не примечательную жизнь маменькиного сыночка. — Доставай свой огрызок — сказал Магомет. Даги на подоконнике смотрели с предвкушением, Балерина кидал взгляды, полные любопытства. У Магомета был стояк – это было видно. Сушилка была наполнена похотью. — Не надо… — промямлил я. Магомет взял меня за горло и слегка сдавил. В глазах потемнело. Выхода не было. Я дотянулся до сапога вытащил арматуру и погрузил её в живот Магомета – по самую изоленту. — ОХ, БЛЯТЬ, АЛЛАХ, БЛЯТЬ!!! — заревел он и начал валиться назад. Растерявшиеся горцы приняли его на руки. Я бросился к выходу, предатель Балерина хотел меня задержать, но я ударил его головой об косяк и он сполз на пол. Распахнутую дверь казармы ножкой придерживал Пфафенрот. Он улыбался мне. Одобрительно. Я побежал к лесу. Я углубился в тайгу. Было свежо и сумрачно. Я бежал уже больше часа. Наконец я остановился и прислушался. Ни лая собак, ни воя сирены. Только сосны, довольно зловещие. Я заблудился, растворился среди деревьев. Забудьте про меня, пожалуйста. Я сел на землю и прислонился к стволу. «Вот и всё» — думал я – «Вот и всё, вот и всё, вот и всё». Вдруг где-то сбоку хрустнула ветка. Я вскочил и вгляделся в сумрак. Прячась за деревом, на меня смотрел оленёнок. Он увидел, что я его заметил, переступил тонкими ножками, и вышел из укрытия. Он изучал меня своими чёрными глазами, подрагивал хвостиком. Наконец он фыркнул, повернулся и не спеша удалился в лес. Я сел обратно на землю, не человек и не животное. Но кто? Я закатал рукав и достал из кармашка бритвенное лезвие «Спутник», почти новое. Тысячу лет назад, на другой планете, я видел в одном фильме, как старый мастер поучал своего ученика: «Если ниндзя чувствует, что приближающийся крах неотвратим – три поперечных разреза и один продольный».

Так я и сделал.

© Абдурахман Попов