Утопия что прелесть - коснись критикой и станешь врагом, как бы не дружили доселе. Одна из самых прелестных утопий - преклонение перед государством, этатизм. Особенно, если государство берет на себя дело принуждения к добру, а тем более, к религиозному выбору. И вот уже мы готовы всё ему простить только за то, что оно повернулось к нашей вере своим административным ресурсом и готово обеспечить нам наличие народных масс на тех или иных мероприятиях. И князь Владимир, крестивший массы без катехизации, становится героем дня. А равноапостольность императора Константина заключается в том, что он огусадарствил христианство. А обязательное ежегодное причастие, учрежденное Петром I (не причастишься - батюшка будет вынужден доложить, куда следует, и начнется разбирательство), начинает играть роль фактора, "удерживающего" хотя бы некоторых в церковной ограде.
Освальд Шпенглер называл это псевдоморфозой. Некое явление по форме вроде бы остается тем же, но вот содержание выворачивается наизнанку. Хуже всего то, что это происходит втихомолку, незаметно, как бы само собой, и при этом устраивает почти всех, поскольку почти все заинтересованы в вырождении свободы в обычай, а жизни в схему. Так удобнее и тем, кто правит, и тем, кто по видимости служит Богу.
Чем опасна эта утопическая прелесть:
1) На человечество её адепты смотрят как на быдло, не способное себя сориентировать в пространстве ценностей и в перспективе вечности.
2) На государство они смотрят как на загонщика, способного собрать разбегающееся стадо в нужный загон.
3) На идею высшей свободы и личностного достоинства они смотрят как на опасную ересь, подрывающую эту конструкцию. Эту ересь они называют диссиденством, либерализмом и т.п., забыв о том, что сами пару десятков лет назад изнывали под игом советского режима и держались весьма свободолюбивых взглядов.
4) Критику в адрес государства и Церкви по случаю подмены осознанного религиозного выбора - административной явкой они воспринимают как личную обиду, как покушение на самое святое, что есть в стране.
Если бы наши оппоненты были готовы выслушать иную точку зрения, они бы обратили внимание на то, что:
1) Государство - абстракция, а Церковь - реальность. Это бесконечно разные уровни бытия. Никакой общественный договор не сопоставим с дарами Голгофы и Пятидесятницы. В этом смысле не может быть никакой симфонии, осуществляемой на паритетных и равных началах. Это Церковь дает высшую правду и силы верным, государство лишь обеспечивает их безопасность и комфорт. В свете этой высшей правды люди сами разберутся, что, как и когда им делать.
2) Для каждого человека встреча с этой правдой непредсказуема. Нет и не может быть никаких технологий христианизации. Возможна миссия, общение, ответы на вопросы, молитва, подвиг, праведность и подлинность жизни, но никто не даст гарантий, что всё это вместе или по отдельности "сработает" именно в данном конкретном случае. Но церковная миссия предполагает уважение к человеку, к его богообразному достоинству и его высшей свободе.
3) Только та вера сильна, что живет внутренней потребностью в общении с Богом. Напротив, внешнее принуждение всегда оборачивается внутренним протестом или разочарованием. Мне казалось, что православие - это мир Рублева и Достоевского, Свиридова и Бутусова, а оказалось, что это часть плана по реализации нравственно-патриотической программы воспитания подрастающего поколения на духовных началах в свете ценностей российской истории и культуры. Не могу себе представить человека, готового искренне подписаться под этим чиновничьим волапюком как под исповеданием своей веры.
4) Христианство не гнушается государства, как не брезгует оно институтом брака или воспитания детей. Но оно ставит его на место. Государство - это каждый его гражданин. Это он, то есть каждый из нас, платит налоги и нанимает дворников, чтобы убирались, врачей, чтобы лечили, учителей, чтобы учили, наконец правительство и президента, чтобы оные наемные работники обеспечивали менеджмент на уровне страны. Если кто-либо из нанимаемых на наши деньги граждан не справляется, его увольняют и берут другого. В Византии это делали, свергая императора. На Руси гораздо чаще устраивали дворцовые перевороты. В современной России было время, когда проблему решали на относительно свободных выборах. Сейчас, к сожалению, власть вновь забрежневела, что дает повод людям с нормальным гражданским сознанием отказывать ей в моральной (совесть надо иметь) и правовой (и на выборах не жульничать) легитимности.
5) Задача людей Церкви в этой ситуации не умиляться успехам в сотрудничестве, но помнить, что причина любых революций и потрясений в том, что слово Церкви не было услышано ни властью, ни народом. Почему? Потому что как институт она стала слишком сервильной. Потому что миссия выродилась в митинги, а благочестие - в общие фотографии. Когда архимандрита Иосифа из села Внуто Боровичского района Новгородской области спрашивали, кто виноват в безбожном кошмаре 1920-х-1980-х годов, он отвечал: "Да мы, духовенство, и виноваты. Это мы потеряли Россию". Отец Иосиф был пострижен в 1918 году в Новоиерусалимском монастыре, семь раз сидел в лагерях, последний раз - в 1985-м, и был вправе столь горько и резко оценивать историю Церкви и страны.
6) Очень бы хотелось надеяться, что эта история хотя бы чему-то нас научила. Второго октябрьского переворота Россия не переживет. И как не нужны были апостолам загонщики-прокураторы, чтобы, благовествуя, обойти Римскую империю и все сопредельные земли, как не нужны были святителю Николаю Японскому властные полномочия, чтобы свидетельствовать о Христе, как не нужны они ни протодиакону Андрею Кураеву, ни, простите, мне, чтобы читать лекции в вузах, собирая аудитории, так не нужны никакие надежды на государство Церкви, которая стоит Христом и Его правдой.
7) Это Церковь собирает своих верных на молитву и к общению в таинствах. Если среди верных есть чиновники и бизнесмены, значит, они откликнулись на весть, именуемую благой, значит, они готовы перевернуть всю свою жизнь, чтобы стать настоящими и жить по правде. Вот это внутреннее изменение людей (независимо от властных полномочий) во Христе и есть подлинная симфония. И чем больше настоящей жизни будет в нашем мнимом мире, что во зле лежит, тем меньше будет иллюзий, в том числе и административных, а чем меньше будет иллюзий, тем меньше будет разочарований, нередко оборачивающихся катастрофами, и тем ближе будет к каждому из нас то Царствие, что не от мира сего.
8) Критика же церковных неустройств, исходящая из Церкви же, - это не просто традиция, восходящая к апостолам. Это признак подлинности. Только тоталитарное сообщество (неважно, секта или государство) "облизывает" своих вождей и свои порядки, репрессируя несогласных с ними. Церковь - не секта, она способна трезво взглянуть на себя со стороны и исправить то, что неладно. Не замалчивать надо свои минусы (все равно они всплывут), а выявлять их и перечеркивать крестом исправления. Критика, обращенная к себе, - это добрый знак для тех, кто боится, войдя в храм, наткнуться на бронзовые статуи. Критика, как посещение врача, - это признак нормальной жизни. Именно по такой жизни, открытой и прозрачной, ничего не ищущей для себя, просто нормальной и человеческой, и тоскует современный мир.
Представляете, как он всколыхнется, если выясниться, что такая жизнь возможна не "сверху" или "на дне", а здесь, сейчас и безвозмездно, ибо Бог Нового Завета всё дает даром?
И. Дм. (Першин)
Комментариев нет:
Отправить комментарий